Неточные совпадения
Но вдруг она
остановилась. Выражение ее лица мгновенно изменилось.
Ужас и волнение вдруг заменились выражением тихого, серьезного и блаженного внимания. Он не мог понять значения этой перемены. Она слышала
в себе движение новой жизни.
Остановился пораженный божьим чудом созерцатель: не молния ли это, сброшенная с неба? что значит это наводящее
ужас движение? и что за неведомая сила заключена
в сих неведомых светом конях?
Согласитесь сами, что, припоминая ваше смущение, торопливость уйти и то, что вы держали руки, некоторое время, на столе; взяв, наконец,
в соображение общественное положение ваше и сопряженные с ним привычки, я, так сказать, с
ужасом, и даже против воли моей, принужден был
остановиться на подозрении, — конечно, жестоком, но — справедливом-с!
Обломов
остановился. Он сам пришел
в ужас от этой грозной, безотрадной перспективы. Розы, померанцевые цветы, блистанье праздника, шепот удивления
в толпе — все вдруг померкло.
— Никогда! Никогда! Не подходите! — с испугом, почти с
ужасом сказала она, вытянув обе руки и зонтик между ним и собой, и
остановилась как вкопанная, окаменелая, не дыша,
в грозной позе, с грозным взглядом, вполуоборот.
Долго кружили по городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех знакомых, наконец он указал один переулок и велел
остановиться у квартиры Козлова. Крицкая увидела у окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна пришла
в ужас.
Взойдя на гору, он
остановился и
в непритворном
ужасе произнес: «Боже, Боже мой!»
Она с
ужасом отворотилась от деревни и вошла
в сад,
остановилась, озираясь вокруг, не узнавая домов, двора.
Райский бросился вслед за ней и из-за угла видел, как она медленно возвращалась по полю к дому. Она
останавливалась и озиралась назад, как будто прощалась с крестьянскими избами. Райский подошел к ней, но заговорить не смел. Его поразило новое выражение ее лица. Место покорного
ужаса заступило, по-видимому, безотрадное сознание. Она не замечала его и как будто смотрела
в глаза своей «беде».
Он
в самом деле опускался на колени, но она сделала движение
ужаса, и он
остановился.
С тайным, захватывающим дыхание
ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится от пожара страстей, а только
останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что
в душе человека, независимо от художественного, таится другое творчество, присутствует другая живая жажда, кроме животной, другая сила, кроме силы мышц.
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники
останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот до чего доводит дурное, не такое, как наше, поведение». Дети с
ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю
в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
Холера — это слово, так знакомое теперь
в Европе, домашнее
в России до того, что какой-то патриотический поэт называет холеру единственной верной союзницей Николая, — раздалось тогда
в первый раз на севере. Все трепетало страшной заразы, подвигавшейся по Волге к Москве. Преувеличенные слухи наполняли
ужасом воображение. Болезнь шла капризно,
останавливалась, перескакивала, казалось, обошла Москву, и вдруг грозная весть «Холера
в Москве!» — разнеслась по городу.
«…Поймут ли, оценят ли грядущие люди весь
ужас, всю трагическую сторону нашего существования? А между тем наши страдания — почки, из которых разовьется их счастие. Поймут ли они, отчего мы лентяи, ищем всяких наслаждений, пьем вино и прочее? Отчего руки не подымаются на большой труд, отчего
в минуту восторга не забываем тоски?.. Пусть же они
остановятся с мыслью и с грустью перед камнями, под которыми мы уснем: мы заслужили их грусть!»
За месяц до его смерти я с
ужасом стал примечать, что умственные способности его тухнут, слабеют, точно догорающие свечи,
в комнате становилось темнее, смутнее. Он вскоре стал с трудом и усилием приискивать слово для нескладной речи,
останавливался на внешних созвучиях, потом он почти и не говорил, а только заботливо спрашивал свои лекарства и не пора ли принять.
В «Кулаковку» даже днем опасно ходить — коридоры темные, как ночью. Помню, как-то я иду подземным коридором «Сухого оврага», чиркаю спичку и вижу —
ужас! — из каменной стены, из гладкой каменной стены вылезает голова живого человека. Я
остановился, а голова орет...
Эта картина вышла
в воображении такой живой и яркой, что Ромашов, уже давно шагавший частыми, большими шагами и глубоко дышавший, вдруг задрожал и
в ужасе остановился на месте со сжатыми судорожно кулаками и бьющимся сердцем. Но тотчас же, слабо и виновато улыбнувшись самому себе
в темноте, он съежился и продолжал путь.
Конечно, у нее еще был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или другого влиятельного лица, но она с
ужасом останавливалась перед этой перспективой и
в безвыходном отчаянии металась по комнате, ломала себе руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные сны.
Будешь?» А между тем на сердце была почти физическая, доходившая до тошноты, тоска, такая, что я несколько раз
останавливался, и мне казалось, что вот-вот меня вырвет всем тем
ужасом, который вошел
в меня от этого зрелища.
Мы пришли
в нашу детскую спальню: все детские
ужасы снова те же таились во мраке углов и дверей; прошли гостиную — та же тихая, нежная материнская любовь была разлита по всем предметам, стоявшим
в комнате; прошли залу — шумливое, беспечное детское веселье, казалось,
остановилось в этой комнате и ждало только того, чтобы снова оживили его.
Это было после обеда. Слон зашагал по Большой Пресне, к великому
ужасу обывателей и шумной радости мальчишек и бежавшей за ним толпы. Случилось это совершенно неожиданно и
в отсутствие его друга сторожа. Другие сторожа и охочие люди из толпы старались, забегая вперед, вернуть его обратно, но слон, не обращая внимания ни на что, мирно шагал, иногда на минуту
останавливаясь, поднимал хобот и трубил, пугая старух, смотревших
в окна.
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала маска,
останавливаясь. Ложа действительно была занята. На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина
в домино, с снятой маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась маской, уланский же офицер, остолбенев от
ужаса, не вставая с дивана, глядел на Николая остановившимися глазами.
Ее тонкие брови вдруг сдвинулись, глаза
в упор
остановились на мне с грозным и притягивающим выражением, зрачки увеличились и посинели. Мне тотчас же вспомнилась виденная мною
в Москве,
в Третьяковской галерее, голова Медузы — работа уж не помню какого художника. Под этим пристальным, странным взглядом меня охватил холодный
ужас сверхъестественного.
Чиркнув наскоро спичкой о стену, Татьяна Власьевна
остановилась в дверях этой каморки и с
ужасом отступила назад: колеблющийся синеватый огонек разгоравшейся серянки выхватил из темноты страшную картину боровшихся двух человеческих фигур…
Легла она
в постель рано, а уснула поздно. Снились ей все какие-то портреты и похоронная процессия, которую она видела утром; открытый гроб с мертвецом внесли во двор и
остановились у двери, потом долго раскачивали гроб на полотенцах и со всего размаха ударили им
в дверь. Юлия проснулась и вскочила
в ужасе.
В самом деле, внизу стучали
в дверь, и проволока от звонка шуршала по стене, но звонка не было слышно.
Илья с напряжением всматривался
в неё; вдруг он ощутил тупую боль
в глазах, дотронулся до них пальцами правой руки и
в ужасе остановился, точно ноги его вдруг примёрзли к земле.
Он оправлял галстук, застёгивал пуговицы, искал чего-то
в карманах, приглаживал курчавые потные волосы, его руки быстро мелькали, и казалось, что вот они сейчас оторвутся. Костлявое серое лицо обливалось потом, тёмные глаза разбегались по сторонам, то прищуренные, то широко открытые, и вдруг они неподвижно, с неподдельным
ужасом остановились на лице Евсея. Человек попятился к двери, хрипло спрашивая...
Долинский вздрогнул, как вздрагивает человек, получающий
в грудь острый укол тонкой шпаги, побледнел как полотно и быстро вскочил на ноги. Глаза его
остановились на двери с выражением неописуемой муки,
ужаса и мольбы.
У Зарецкого сердце замерло от
ужаса; он взглянул с отвращением на своих товарищей и замолчал. Весь отряд, приняв направо, потянулся лесом по узкой просеке, которая вывела их на чистое поле. Проехав верст десять, они стали опять встречать лесистые места и часу
в одиннадцатом утра
остановились отдохнуть недалеко от села Карачарова
в густом сосновом лесу.
Крестьянская девка, лет двадцати пяти,
в изорванном сарафане, с распущенными волосами и босиком, шла к ним навстречу. Длинное, худощавое лицо ее до того загорело, что казалось почти черным; светло-серые глаза сверкали каким-то диким огнем; она озиралась и посматривала во все стороны с беспокойством; то шла скоро, то
останавливалась, разговаривала потихоньку сама с собою и вдруг начала хохотать так громко и таким отвратительным образом, что Егор вздрогнул и сказал с приметным
ужасом...
В зале третьего класса и на перроне царил
ужас. Станция была узловая, и всегда, даже ночью, были ожидающие поездов, — теперь все это бестолково металось, лезло
в двери, топталось по дощатой платформе. Голосили бабы и откуда-то взявшиеся дети.
В стороне первого класса и помещения жандармов трещали выстрелы. Саша, несколько шагов пробежавший рядом с незнакомым мужиком,
остановился и коротко крикнул Колесникову...
Маша вздрогнула, с
ужасом отбежала
в сторону и, вся бледная,
остановилась, опираясь рукой о березу. Авдей смешался страшно.
А вставши и начав ходить, он не смел
остановиться, так как
ужас был
в неподвижности, и ходил он все быстрее, поворачивался все чаще, озирался все острее, пока
в изнеможении не падал на кровать.
Говорите такому человеку об
ужасах войны: «да, это ужасно! возражает он: — все
остановилось: даже самые театры теперь закрыты!» Касаетесь ли вопроса о крестьянах: «Да, Г. так же думал, как и вы: что же вышло из этого? он совсем разорился; теперь не на что даже взять билет
в театр…»
Но Пселдонимов вскочил
в таком
ужасе, что
остановился как столб и совершенно не знал, что предпринять. Гости тоже онемели на своих местах. Художник и учащийся аплодировали, кричали «браво, браво!».
Я испугался,
остановился, и на меня нашел весь арзамасский и московский
ужас, но
в сто раз больше.
Но вдруг Анна
остановилась. Выражение ее лица мгновенно изменилось.
Ужас и волнение вдруг заменились выражением тихого, серьезного и блаженного внимания. Он не мог понять значения этой перемены. Она слышала
в себе движение новой жизни».
По коридору навстречу вели под конвоем арестованного. Катя рассеянно взглянула, прошла мимо. И вдруг
остановилась. До сознания дошло отпечатавшееся
в глазах горбоносое лицо с большим, извивающимся ртом, с выкатившимися белками глаз,
в которых был животный
ужас… Зайдберг! Начальник Жилотдела, который тогда Катю отправил
в подвал. Она глядела вслед. Его ввели
в кабинет Вороньки.
— Послушай, Лидочка, ведь это,
в сущности, ужасно! — говорит Сомов, вдруг
останавливаясь перед женой и с
ужасом глядя на ее лицо. — Ведь ты мать… понимаешь? мать! Как же ты будешь детей учить, если сама ничего не знаешь? Мозг у тебя хороший, но что толку
в нем, если он не усвоил себе даже элементарных знаний? Ну, плевать на знания… знания дети и
в школе получат, но ведь ты и по части морали хромаешь! Ты ведь иногда такое ляпнешь, что уши вянут!
— Я завтра утром уеду. Я, конечно, нарочно не уезжала до сих пор… И я вам все скажу. За вами очень следят, ни одному слову не верьте, что вам говорят. Главный политком, Седой, он вам верит, а другой, латыш этот, Крогер, — он и
в особом отделе, — он все время настаивает, что вас нужно расстрелять. Он-то меня к вам и подослал… И я боюсь его, —
в ужасе шептала она, — он ни перед чем не
остановится…
Я припал ухом к земле, потом поднялся, приложил палец к губам и, как ящерица, бесшумно скользнул
в кусты. Раздвинул ветки жасмина — и
остановился, как вкопанный. Взгляд мой окаменел от
ужаса: по равнине, вдогонку за нами, мчалось тридцать тысяч краснокожих всадников.
Ужас горожан, увеличивавшийся с каждым новым распоряжением, предвещавшим незаслуженную, а потому и неведомую грозу, достиг полного развития со вступлением
в слободы еще тысячи опричников, когда царь
остановился на Городище.
Войдя
в горницу, Антиповна застала свою питомицу сидевшею на лавке с лицом, закрытым руками. Старуха
остановилась у притолоки и с немым
ужасом созерцала эту картину.
Время, казалось, тянулось томительно долго. Наконец
в соседней горнице послышались торопливые шаги. Антиповна бросилась к двери и отворила ее.
В опочивальню вошел Ермак Тимофеевич, бледный, встревоженный. Он как бы не замечал никого,
остановился у постели Ксении Яковлевны и с немым
ужасом уставился на бесчувственную девушку.
Глаза Владимира
остановились на подписи. Равнодушный к имени Софии
в устах коварного старца, он теперь приложился устами к этому имени, начертанному ее собственной рукой. Как часто эта рука ласкала его!.. Тысячи сладких воспоминаний втеснились
в его душу; долго, очень долго вилась цветочная цепь их, пока наконец не оборвалась на памяти ужасного злодеяния… Здесь он, как бы опомнившись, повел ладонью по горевшему лбу и произнес с
ужасом...
Вдруг мимо его пронеслось что-то черное, как дух полуночный, как вихрь, и пахнуло на него
ужасом; но, заметив его,
остановилось, страшно взглянуло ему
в глаза и захохотало так, что подрало его по коже и волосы встали дыбом.
Я
остановилась в раздумьи против Декаршенок. Эта отвратительная L***, со своим цинизмом, обдала меня каким-то
ужасом… Ну и Clémence такая же; чего же я лезу? Я уж было на попятный двор. Да и поздно делалось…
В немом
ужасе она выскочила из своей комнаты, перебежала двор,
остановилась у задних ворот и, тяжело дыша, схватилась за сердце.
Когда она увидала неясную массу
в углу, и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое-то ужасное тело и
в ужасе остановилась.